NASCAR Sprint Cup

С ДЬЯВОЛОМ В ПОПУТЧИКАХ

Neal Thompson

Driving with the Devil: Southern Moonshine, Detroit Wheels, and the Birth of NASCAR

Three Rivers Press, New York, 2006

Глава 8

«Чудесное спасение от смерти»

«Пусть лучше я буду ярчайшим метеором, чем вечной, но сонной планетой. Настоящее предназначение человека – жить, а не существовать» – Джек Лондон

Смерть Сэя оставила зияющую дыру в гоночной команде Раймонда Паркса и при этом поставила под угрозу быстро растущую популярность спорта, правила и обычаи которого Сэй помогал установить. Как было выжить гонкам сток-каров без их первой суперзвезды? Паркс понимал, что Рой Холл, который больше времени удирал от полиции, чем лидировал в заездах, не мог считаться преемником Сэя, даже несмотря на его очевидные водительские таланты.

В то время как Паркс, Вогт, Франс и другие первопроходцы соревнований сток-каров оплакивали потерю Сэя, другой неустрашимый гонщик уже примерялся к тому, чтобы заступить на место Ллойда. Человек, подхвативший знамя, был угрюмым, умным, рано облысевшим парнем, родившимся на Юге, но выросшим на Западе и вернувшимся в родные пенаты. И его звали Ред.

***

Роберт Нолд Байрон был тихим, любопытным, рыжеволосым ребёнком. Он родился в 1916 году в семье выходцев из Ирландии, однако его юность была омрачена смертью одного из родителей, что было зловещим совпадением с биографиями Паркса, Холла и Генри Форда.

Первым домом Роберта был промышленный городок на юго-западе Виржинии под названием Пластерко, в котором его отец, Джек Байрон, работал горным инженером в «Ю.С. Джипсум Ко.» - компании, производящей гипсокартон и потолочную плитку. Семья жила в поселении для рабочих компании, которое состояло в то время из больших палаток. Джек, в детстве сам работавший в шахтах в Огайо после смерти отца, возвращался в свой дом с брезентовыми стенами поздно вечером, отхаркиваясь кровью и частицами слипшегося гипса. Через несколько месяцев врачи «Ю.С. Джипсум» диагностировали туберкулёз и предположили, что семье Байрон необходимо переехать на запад, в Колорадо или Аризону, известные своим чистым и сухим воздухом. Джек выбрал Колорадо. Боб тогда только научился ходить.

Проведя некоторое время в санатории и вылечившись от туберкулёза, Джек Байрон вернулся к работе в своей прежней компании, в её подразделении в Колорадо. Высокие горы, утёсы из красного камня, густые леса стали великолепной игровой площадкой для мальчишки. Бобу уже исполнилось восемь лет, и он завёл себе множество друзей из местной ребятни. Вместе они играли в войнушку и прятки, исследовали пещеры. Дружную компанию сопровождала свинья, считавшаяся домашним любимцем одного из парнишек.

В 1924 году Байроны переехали в Боулдер, и некоторое время жизнь там протекала размеренно и спокойно. Джек получил более престижную работу, его жена Элизабет родила дочку, Виржинию. Боб рос послушным любознательным ребёнком, с тягой к изучению различных механизмов, однако уже начинал показывать первые признаки своей неуёмной энергии и дерзости. Он вступил в бойскауты, играл в футбол, а в летние месяцы пропадал в горах, занимаясь скалолазанием. Зимой же он смазывал лезвия своих санок и рассекал по заснеженным улицам, иногда даже ночью.

Боб помимо этого отличался трудолюбием. Он раздавал газеты и расчищал подъездные дороги к домам соседей от снега. По вечерам семья собиралась в гостиной, перед камином, чтобы уделить время чтению книг или прослушиванию радио. Джек получил образование в колледже, и его усилиями в доме появилась хорошая библиотека. Боб просто обожал приключенческие рассказы Джека Лондона и Эрнеста Томпсона Сетона, особенно ему нравился цикл Сетона «Рольф в лесах» о мальчишке, который сбежал от тёти с дядей, бывших пьяницами, и присоединился к индейскому племени.

Со временем отчаянная натура Боба стала проявляться всё ярче. Эскизы и вырезанные из журналов фотографии автомобилей начали усеивать стены его комнаты. Стопка журналов «Популярная механика» с каждым месяцем становилась всё толще. Учителя в школе заметили, что в тетрадях Боба стали появляться рисунки гоночных болидов. Они предупредили родителей, что их сын не уделяет должного внимания учёбе. Как-то на Рождество Боб получил в подарок готовальню и чертёжную доску – они моментально стали его гордостью и отрадой. Чертёжные инструменты всегда содержались в идеальном порядке, в назначенных им местах особого пенала. Байрон также сам сконструировал любительское радио и приобрёл гавайскую гитару. А уже затем, через бойскаутов он познакомился с гонками дерби-каров, так называемых «мыльниц». Вот здесь-то и начались проблемы.

Не желая конструировать простые коробки на колёсах, Боб проводил долгие часы над созданием изящных, красиво окрашенных машинок. Тут же начали пропадать детали от игрушек его сестры, чаще всего колёса, «позаимствованные» у трёхколёсного велосипеда и детской коляски. Боб выиграл множество соревнований, управляя своими вручную сделанными дерби-карами.

Учась в средней школе, Байрон получил водительские права, что привело к дальнейшим сложностям. Вместе со своими друзьями он собирался на окраине города после школы или субботних матчей по футболу, чтобы погоняться по грунтовым дорогам или коровьим пастбищам. К тому времени Боб был одним из самых популярных юношей в школе. Он встречался с очень красивой девушкой, и все знали его музыкальную группу, которая играла гавайские песни на вечеринках и школьных танцах. Гоночные таланты ещё выше подняли его авторитет среди местной молодёжи.

В одну из суббот фермер пожаловался на мальчишек, гонявшихся без разрешения по его полю. Была вызвана полиция, и Боб был арестован. В результате родители лишили его всех водительских привилегий. Боб ответил на это тем, что в складчину с друзьями приобрел «Форд Т» с пробегом, который держал на своём заднем дворе. Если уж он не мог управлять машиной, то мог хотя бы заботиться о ней. Байрон постоянно разбирал и собирал «Форд». Он отсоединил крылья, установил более жёсткую подвеску и поработал с двигателем, имея в планах соревнования с другими любителями гонок. В конечном итоге Боб стал просто одержим своим непослушным автомобилем. В полузабытьи он оставлял отцовские инструменты на улице, где они ржавели под дождём и снегом; его одежда вся была испачкана маслом и солидолом, руки и лицо также постоянно были в пятнах от смазочных материалов. В конце концов, родители, расстроенные внезапной безответственностью Боба, сказали ему избавиться от машины.

В семье росло напряжение из-за ухудшающихся отношений между отцом и сыном. Элизабет и Виржиния пытались действовать в роли буфера между двумя упрямыми мужчинами, но ситуация ещё более ухудшилась, когда из-за проблем, связанных с Великой Депрессией, Бобу пришлось оставить школу и начать зарабатывать деньги. Он получил место в Гражданском корпусе охраны окружающей среды. Традиционным семейным блюдом стал картофельный суп.

Затем в 1934 году случилась беда. Элизабет слегла с сильной простудой, которая трансформировалась в пневмонию. Когда её наконец-таки доставили в больницу, было уже поздно. Смерть Элизабет ввергла семью в пучину хаоса и скорби. Год спустя Джек женился во второй раз, и Боб понял, что скоро ему придется покинуть дом.

Джек Байрон был строгим и истовым католиком. Он и его супруга не желали видеть в сыне непослушного и рискового любителя техники. Джек считал, что Бобу нужно всё внимание сосредоточить на своём образовании, а не увлекаться автомобилями. Его матери удавалось быть адвокатом и поверенным своего сына, но тут Боб открыто отказался подчиняться отцовскому совету. Когда старший Байрон стал угрожать тем, что отречётся от Боба, тот решил, как Рольф из любимой книжки его детства, что пришло время осуществить свою мечту, связанную с машинами и скоростью. Ему было семнадцать – тот самый возраст, в котором Генри Форд покинул свою семью. Боб, подобно Раймонду Парксу, в один прекрасный день решил использовать свою «Модель Т» как средство побега. Он уже был во власти вируса, который подхватили многие его ровесники.

Боб смог найти работу на угольной шахте к югу от Денвера. Его коллеги считали его настолько добродушным парнем, что однажды в шутку подарили ему кожаный хлыст. Однако на выходных Байрон становился другим человеком: он присоединялся к шумной компании молодёжи, которые порой развозили муншайн, а в свободное время устраивали соревнования по драг-рейсингу или занимались скоростным спуском с гор на санках – опасным спортом, погубившим двух друзей Боба. Байрон жил в тени Пайкс-Пик – горы, принимавшей ежегодные гонки по подъему на холм, о которых он столько читал в детстве. Эти соревнования были плодом вдохновения небезызвестного Барни Олдфилда.

В раннюю эпоху американского автоспорта Олдфилд был не только первым настоящим шоуменом, но ещё и одарённым водителем, который комфортнее себя чувствовал на грунтовых треках в глубинке, чем на быстрых спидвеях с жёстким покрытием, таких как Инди (где он ни разу не выиграл). В 1915 году Барни пополнил свой внушительный список достижений, став первым человеком, сумевшим подняться на автомобиле по грунтовой дороге длиной 12.5 мили на вершину Пайкс-Пик. Так началась традиция ежегодных гонок.

Гора Пайкс-Пик привлекла внушительную группу любителей скорости, превративших округ в небольшую вотчину подражателей Олдфилда. Сам Барни всегда управлял автомобилем, зажав в зубах незажжённую сигару – таким образом он защищал свои зубы, когда колёса машины попадали в выбоины. Эта сигара вместе с тёмными очками стали его фирменными чертами. Боб решил, что они будут и его визитной карточкой.

***

Проведя примерно год в окрестностях Пайкс-Пик, Байрон решил следовать дальше. Он прослышал, что самые лучшие гонки сейчас проводятся на Юге, и потому присоединился к двоюродному брату своего друга, который решил переехать в Алабаму, в маленький городок под названием Талладега. Боб устроился механиком в дилерский центр «Шевроле», и во время уик-эндов собирался вместе с другими парнями, одержимыми скоростью, на необузданных грунтовых овалах в Алабаме и соседней Джорджии. Его воспринимали как чужака, человека с Запада среди южан, но благодаря своему энтузиазму Байрон быстро нашёл товарищей.

Боб подружился с болтливым егозой по имени Шорти, с которым впоследствии хлебнул лиха. Также он часто ездил в городок Эннистон, в гараж эксцентричного одноногого механика Эй-Джей Уэлдона (ампутация была вызвана злокачественной опухолью). Инвалидность Уэлдона нисколечко не мешала ему регулярно поставлять прокачанные «Форды V-8» многим гонщикам из Алабамы в 1930-е и 1940-е годы. У Эй-Джея было особое рабочее помещение на втором этаже его гаража, содержавшееся в идеальном порядке, да и его одержимость чистотой могла поспорить с вогтовской. При этом, в отличие от Вогта, Уэлдон был больше известен созданием машин с открытыми колёсами для соревнований ААА, включая полноразмерные индикары и маленькие миджеты.

За пределами Юга чемпионат ААА был вершиной автоспорта, а гонки сток-каров оставались непроверенным новшеством. Байрон, как и большинство гонщиков того времени, ставил задачей пробиться на Индианаполис. Он пилотировал построенный с нуля болид, по форме напоминавший пулю, относящийся к категории биг-каров с номером 99, что было данью памяти изделию Форда и Олдфилда – машине «999», которую Барни вписал в историю в 1902 году. В середине и конце 30-х годов Байрон и Шорти были постоянными участниками гонок на дюжине треков, путешествуя по северу Алабамы, иногда заезжая в Джорджию. Овалы, на которых выступал Боб, относились к неформальной сети младших лиг под эгидой ААА, вырезки из газетных заметок, сообщавших о его победах, он аккуратно отсылал домой своей семье.

К 1937 году Байрон, тогда уже известный под прозвищем Ред, вместе со своими единомышленниками из числа гонщиков и механиков, основал Гоночную ассоциацию Алабамы. Однако в этом старомодном штате автомобильные соревнования были нежеланными гостями, в отличие от прогрессивной Атланты, и Байрон долгое время никак не мог найти дом для своего детища. В 1937 году его организация провела несколько гонок оупен-вилс на треке в Оксфорде, но вскоре была изгнана оттуда предписанием суда по причине шума и буйных зрителей. Одиночные заезды на «Бирмингем Фэйрграундс» собирали до восьми тысяч болельщиков, но другие овалы, такие как полумильный овал в Гадсене под названием «Мелроуз Парк», привлекали больше проблем, чем фанатов.

В 1938 году, после нескольких гонок по воскресеньям, церковные лидеры северной Алабамы начали жаловаться, что заезды в «Мелроуз Парк» являются греховным занятием и вмешательством в их мирную жизнь. Эти жалобы были доведены до властей округа и те, не желая ссориться со значительной частью своего электората, попросили шерифа по фамилии Коттон разобраться с вопросом. У того не было никаких проблем с тем, чтобы угрожать арестом участникам гонок, тем более, что многие из них были известными перевозчиками виски. Местный судья поддержал шерифа, ссылаясь на «пуританский закон» штата, запрещавший любую деловую деятельность в воскресный день, если только это не было продиктовано соображением заботы о жизни и здоровье. Байрон очень переживал за судьбу своей новорождённой лиги, так как гонки рекламировались заблаговременно, и потому существовала очень высокая вероятность потери денег. «С таким же успехом вы могли бы написать нам некролог», - сообщил он. Но в офисе шерифа ему было жёстко приказано: «Отменяйте свои заезды, либо вас ждёт арест». Одному из газетчиков Ред пожаловался: «Мы пока ничего не заработали на гонках и надеялись продолжать их организовывать, пока у нас не появится достаточное число зрителей».

Байрон и его сподвижники попробовали проводить соревнования по вечерам в среду, но болельщиков было очень мало, поэтому пришлось искать варианты гоняться где-нибудь в другом месте. 3 июля 1938 года Ред и трое других жителей Алабамы проехали восемьдесят миль на восток, добравшись до Атланты, где Байрон провёл свою первую гонку на «Лейквуд Спидвей».

Лейквуд тогда ещё не принимал заезды сток-каров, но предлагал солидный призовой фонд для гонок автомобилей с открытыми колёсами, приуроченных к 4 июля и собиравших очень сильный состав участников. Эти соревнования преподали Байрону чрезвычайно важные уроки.

Финишировав вторым и третьим в предварительных заездах, Байрон пробился в основную гонку длиной в 20 миль, собравшую на трибунах 25 тысяч зрителей, что было самой большой аудиторией, перед которой приходилось выступать Реду. Соревнования ознаменовались аварией, в которую угодил пилот, оправдавший своё прозвище Крэш. Его вылет через ограждение и последовавшее опрокидывание вместе с несколькими другими красочными инцидентами дали основания газетам называть заезд «лучшим из тех, что когда-либо проводились в Атланте». За всем этим Байрон наблюдал из питов, ибо мотор на его болиде отказал, проехав лишь несколько миль.

Ред вернулся в Лейквуд на другие соревнования, спонсируемые ААА и прошедшие в День труда. В них приняли участие биг-кары, причем в списке участников не было никого из любимцев местной публики, ездивших на кузовных автомобилях. Байрону снова не повезло, и до финиша он добраться не сумел.

***

Два месяца спустя, в День памяти погибших в Первой мировой войне, Байрон опять находился в Лейквуде, куда он привёз побитый родстер «Форд А» 1926 года выпуска, описанный одним из спортивных обозревателей как машина «немного страшная на вид и при том с мотором, который звучал так, словно готов развалиться в любой момент».

Гонка в День памяти 1938 года была первой для Байрона за рулём сток-кара, равно как и первой для Атланты в таком жанре. Пусть Ред и мечтал выступать в Индианаполисе, он получал удовольствие от всех видов гонок, а потрясающие истории о соревнованиях кузовных серийных автомобилей разбудили его любопытство. Впервые Байрон оказался на одной трассе вместе с Ллойдом Сэем, Роем Холлом, Биллом Франсом, Раймондом Парксом и Редом Вогтом. Он был много о них наслышан, особенно о Вогте, который работал над болидом, выигравшим «500 миль Индианаполиса» за год до этого. Байрон считал себя достаточно способных механиком, но уже по звуку двигателей, с которыми работал Вогт – ровному пулемётному рокоту, он мог понять, что они были подготовлены на совесть.

Двигатель Байрона в то же время звучал болезненно и неровно. Автомобиль-то выглядел как обычный потрёпанный «Форд», однако под капотом ворчал мотор от его болида с открытыми колёсами. Однако даже это несоответствие принципу серийной машины не помогло Реду победить звёздных перевозчиков виски. В восьмимильном предварительном заезде он финишировал третьим, и пробился на старт основной гонки с дистанцией уже в 150 миль. Когда Байрон пересёк финишную черту, он был уверен, что выиграл, но судьи отдали победу Сэю, заявив, что Ред был в круге позади. Байрон подал жалобу, однако результаты изменений не претерпели.

На протяжении следующих трёх лет Байрон сосредоточил основное внимание на соревнованиях ААА, изредка пробуя свои силы в гонках серийных автомобилей. 4 июля 1939 года в Лейквуде Ред подарил заполненным трибунам один из самых драматичных моментов в истории трассы. Ослепившая Байрона в первом повороте первого круга пыль привела к тому, что он потерял управление и вылетел с трека, пробив зияющую дыру в заборе. Болид пошёл кувырком, и Реда выбросило из кокпита. На следующий день газеты смаковали фотографии Байрона, стоявшего у груды металлолома, в которую превратилась его машина. Судя по выражению его лица, он удивлялся, как ему удалось остаться в живых. «Чудесное спасение от смерти!» - кричал заголовок.

Ред вернулся в Лейквуд на соревнования сток-каров в День труда того же года, но и в этот раз проиграл лучшим гонщикам того времени: Рой Холл, Фонти и Боб Флок взяли первые три места. Тем не менее, дорожка Байрона стала всё чаще пересекаться с Раймондом Парксом, хотя каждый раз, когда он гонялся против членов его команды, то финишировал далеко позади.

Байрон считал, что как гонщик он не хуже Сэя и Холла, плюс он имел навыки механика, но вот победить этих парней он не мог. Точно также ему не удавалось одолеть фаворитов соревнований ААА. Он знал о гении Реда Вогта и понимал, что именно этот гений вкупе с тысячами долларами Паркса являлся решающим фактором. Как говаривал сам Вогт, «деньги равняются скорости», и покровительство Раймонда выливалось в немаленькие счета за специальные детали и работу Реда. Когда бы Байрон ни приезжал в Атланту, он неизменно наносил визит в гараж Вогта, завистливо думая: «Если бы я только мог присоединиться к этим ребятам…»

Знакомство Байрона с Парксом, Сэем, Вогтом и другими гоночными героями Юга ознаменовало начало его одновременной лояльности к болидам оупен-вилс и сток-карам. Автомобили с открытыми колёсами, как правило, были дорогими, их строили эксперты-конструкторы, и по своей культуре они были очень уж «северными». Сток-кары же обходились задёшево, будучи переделанными на заднем дворе из покинутых «Фордов», добытых на свалке. И да, они были самыми, что ни на есть, «южными». В начале своей карьеры Байрон поставил себя между двух отличающихся друг от друга гоночных дисциплин и культур, однако прежде чем он смог окончательно выбрать, на чью сторону ступить, ход истории повёл его по другому маршруту.

***

Летом 1941 года Байрон вернулся в Колорадо, проведать отца и мачеху. Его младшая сестра смеялась над приобретённым южным акцентом Реда, тем более, что он был ещё более выражен, чем у товарищей из Алабамы, приехавших вместе с ним. Байрон говорил тихо, но выглядел уверенно и был хорошо одет. Он рассказал множество забавных историй о южанах и их житейских приключениях, а также поведал о своём «чудесном спасении от смерти» в Атланте. Джек Байрон обнаружил, что его непослушный сын стал красивым и полным достоинства молодым человеком, его опрятная внешность нисколечко не выдавали того, что он был автогонщиком.

Отец и сын в обществе друг друга чувствовали себя гораздо комфортнее, чем за несколько лет до этого, и как-то одним вечером за игрой в бридж Ред сообщил Джеку, что счастлив заниматься тем, о чем мечтал с детства, разгоняясь на автомобилях до таких скоростей, о которых многие и мечтать не могли. Однако, объяснил он, пока ему не удалось добиться того успеха, на который он рассчитывал.

И именно поэтому Ред решил пойти в армию.

Путь Байрона к участию во Второй мировой войне начался в середине 1941 года, когда он прибыл на призывной пункт в городе Монтгомери, штат Алабама. Чувствуя, что война не за горами, Ред надеялся записаться в военные силы как можно раньше, чтобы стать пилотом в составе Корпуса армейской авиации. Шокирующей новостью для него стал отказ после прохождения медицинской комиссии: неидеальное зрение не позволяло ему рассчитывать на карьеру лётчика. Вместо этого ему предложили стать штурманом и стрелком хвостового пулемёта. Байрон согласился, и его приписали к воздушной базе в Луизиане. Явившись на службу, он получил два вольных дня, которые использовал для поездки в Атланту, после которых его поглотили военные обязанности.

Соревнования, состоявшиеся 13 июля 1941 года, включали в себя заезд оупен-вилс, а также гонки сток-каров дистанцией в пять, десять и двадцать пять миль. В начале 25-мильного заезда Ллойд Сэй за рулём автомобиля с откидным верхом перевернулся, и его выбросило из кабины. Он летел прямиком в озеро, что было не самым удачным местом для него по той причине, что Ллойд не умел плавать. По счастью он приземлился прямо на кромку воды и при этом не получил травм, но вернуться в гонку, конечно же, уже не смог.

За три круга до финиша Байрон находился в гуще борьбы за лидерство вместе с тремя другими соперниками, и в этот момент впереди столкнулась группа более медленных машин. В воздух немедленно взвились жёлтые флаги, предупреждавшие гонщиков об опасности, но многие из них были ослеплены пылью, поднятой участниками коллизии. Ред и его конкуренты, не подозревавшие о наличии флагов и о том, что приближаются к месту аварии, въехали прямиком в гущу разбитых автомобилей. В последнюю секунду все четверо успели вывернуть резко вправо, боком, врезавшись забор. Байрон лицом ударился о рулевое колесо, сломав нос и разбив губу. Заезд был остановлен, и судьи решили отдать победу одному из соперников Реда.

Байрон был в гневе. Полный решимости выиграть в тот день, он отказался от медицинской помощи и вместо этого вывел свой повреждённый автомобиль на старт 10-мильного спринта. С кровью, стекающей по подбородку и шее, и сигарой, зажатой в неповреждённом углу рта, он финишировал вторым. Затем пришло время третьей гонки сток-каров, длиной в пять миль. Лицо Реда превратилось уже в кровавую массу. Он был весь в пыли, кровь засохла и окрасила его комбинезон в алый цвет. Каждая кочка на разбитом треке отзывалась невыносимой болью в сломанном носе, однако Байрон не опускал ногу с акселератора, проехав все до единого круги со средней скоростью за шестьдесят миль в час, и на длину корпуса машины опередил тройку других гонщиков из Атланты.

Байрон наконец-то мог отпраздновать свою первую победу за рулём сток-кара, и местные парни явно были впечатлены увиденным. Только вот это была последняя гонка Реда перед пятилетним перерывом. В конце концов, он обратился к врачу. Нос был вправлен и зафиксирован, а на губу пришлось нанести четырнадцать швов. Эти повреждения ему пришлось объяснять своему начальству по возвращению в часть утром понедельника.

***

После кошмара, связанного с гибелью Сэя, Раймонд Паркс осознавал, что всё ещё очень далёк от того, чтобы отказаться от своей мечты доминировать в растущем спорте сток-каров. К концу 1941 года он потратил семь тысяч долларов на машины, путевые расходы и оплату счетов Вогта, и даже получая две трети от призовых своих гонщиков, он едва мог свести баланс к нулю. И всё равно, гоночная лихорадка не покидала его. Он хотел поддерживать этот огонь. Он хотел побеждать.

Когда Паркс впервые познакомился с Байроном, тот показался ему спокойным и замкнутым, особенно в сравнении с громкими и дерзкими гонщиками, такими как Рой Холл. У Раймонда сложилось такое мнение о нём: «Лицо, в котором нельзя ничего прочитать». И в самом деле, глаза Реда всегда скрыты за круглыми солнцезащитными очками, дополнительно их скрывал тёмный визор его шлема. Губы всегда плотно сжимали незажженную сигару, что как бы означало нежелание вступать в беседу. Как правило, разговор вёл его преданный товарищ Шорти.

В то время Паркс даже предположить не мог, что загадочный Ред Байрон десятилетие спустя поднимет его гоночную команду и весь спорт к новым высотам. После смерти Сэя Раймонд, по рекомендации Вогта, подумывал над тем, чтобы пригласить Байрона к себе. Но осуществить это он успел.

Вторая мировая война прервала гонки сток-каров. Паркс вскоре будет сидеть в окопе на арене одной из самых холодных и кровавых битв в истории современных войн, а Байрон будет падать вместе со своим обречённым самолётом, поражённый кусками горячей шрапнели в ноге. Ужасные физические и психологические травмы, нанесённые войной, сделают возвращение Раймонда и Реда в мир автогонок ещё более значимым.